Интересный разбор Франсуа Анжуйского (Алансонского).
Взят из книги Микеладзе Натальи Эдуардовны «Шекспир и Макиавелли: тема "макиавеллизма" в шекспировской драме»
вот ссылка на книгу целиком http://www.w-shakespeare.ru/library/she … velli.html
Глава 3. Уильям Шекспир и «школа» Макиавелли
Речь в этой главе идет о том, что упоминаемые в трудах Шекспира "герцоги Алансонские", в том числе, в первой части "Генриха VI" сподвижник Жанны Д'Арк, припечатанный бардом, как "макиавель", вовсе не имели отношения к своим историческим прототипам, а подразумевался под ними известный нам Франсуа Валуа.
...Наш третий путь — это поиски более близкого по времени к Шекспиру «отъявленного» (notorious) Макиавеля среди герцогов Алансонских. И такой претендент-современник немедленно обнаруживается (26). Это не кто иной, как младший сын Екатерины Медичи и Генриха II, Франсуа (1554—1584), герцог Алансонский, затем Анжуйский.
Из всех исторических Алансонов именно младший Валуа был наиболее хорошо знаком англичанам елизаветинской эпохи, поскольку на протяжении десяти лет (!) он считался главным иностранным претендентом на руку королевы Англии Елизаветы. Переговоры об этом браке велись с начала 1572 по 1582 г. и были для Елизаветы основным средством воздействия на внутреннюю (отношение к гугенотам) и внешнюю политику Франции, удерживая ее от союза с Испанией, в первую очередь. Для французской короны подобное «избавление» от лидера «недовольных» Алансона было сродни уничтожению одного из постоянных источников беспокойства в королевстве, а потому в благоприятном исходе сватовства были заинтересованы как Екатерина Медичи, так и король Генрих III, ранее, будучи еще герцогом Анжуйским, также отметившийся среди женихов королевы-девственницы. Дело сватовства, начатое между восемнадцатилетним принцем и сорокалетней королевой и периодически оживлявшееся на протяжении многих лет, так что сторонники его не теряли надежды, а противники не избавлялись от беспокойства, расценивается английскими историками как «шедевр дипломатии» (27) Елизаветы.
Показательна характеристика, которую дает Алансону (с 1576 г. — Анжу) энциклопедия Ларусс: «Его малодушие и непостоянство создали ему репутацию вечного героя провалившихся предприятий» (28). Будучи католиком, в гражданских войнах он боролся с гугенотами, несмотря на то, что долго заверял их в своей поддержке и некоторое время признавался ими главным оппонентом «итальянской» политики Екатерины Медичи. После Варфоломеевской резни Алансон не препятствовал (а возможно и способствовал) распространению слухов, будто он обещал гугенотам отомстить за убийство Колиньи, которые создали ему на время репутацию «веротерпимого» Валуа. Именно тогда он заключил союз с Генрихом Наваррским и даже одно время находился в тюрьме, однако вскоре снова завоевал расположение двора, принеся в жертву своего фаворита Ла Моля.
Французский политический публицист, гугенот И. Жантийе посвятил Алансону свой трактат «Анти-Макиавелли» в 1576 г., не получив, впрочем, в ответ от герцога ничего, кроме насмешки. Это был «триумфальный» год для Алансона в его роли «сторонника религиозного согласия», поскольку при его непосредственном участии в апреле был заключен так называемый «Мирный договор Месье» («Peace of Monsieur»), содержавший уступки гугенотам и давший на несколько месяцев передышку от гражданских войн. Однако, не прошло и года как король Генрих III при поддержке своего младшего брата разорвал мирный договор, и во Франции началась шестая религиозная война.
В 1578 г. Анжу при поддержке Вильгельма Оранского, очарованного «веротерпимостью» герцога, был провозглашен «Защитником свобод Нидерландов». Дело сватовства немедленно возобновилось, не без инициативы со стороны Елизаветы, одной из целей которой было «держать в узде силу, полученную французами в Нидерландах» (29).
На этот раз интенсивность переговоров о замужестве королевы и его тревожившая многих «реальность» чуть было не спровоцировали острый конфликт между королевой и ее подданными. В августе 1579 г. Анжу впервые посетил Англию в качестве официального жениха, а уже осенью королева почувствовала «давление со стороны Тайного Совета и недовольство народа» ее планируемым замужеством. Пуританин Дж. Стаббс опубликовал памфлет «Открытие Разинутой Пасти, готовой проглотить Англию, в лице очередного французского замужества...» («Discovery of а Gaping Gulf, wherein England is like to be swallowed up by another French marriage...»). Королева немедленно ответила Прокламацией «против тех, кто возводит хулу на Месье, брата короля Франции» («against such as speak evil of Monsieur, the French King's brother»). Резкость отповеди королевы лишь усилила тревогу в сердцах ее подданных. Стаббсу отрубили правую руку и он, размахивая окровавленным обрубком, приветствовал королеву, но даже это «героическое проявление лояльности» (30) не спасло его от заточения в Тауэр.
В конце 1579 г. Филип Сидни пишет королеве письмо, касающееся ее брака с Месье: «А Letter Written by Sir Philip Sidney to Queen Elizabeth, Touching Her Marriage with Monsieur». Надо отметить, что титул «Месье» без добавления имени собственного после заключения мирного договора 1576 г. («Мира Месье») применялся англичанами только к герцогу Алансонскому, вскоре ставшему Анжуйским. Именно под именем Месье Алансон будет фигурировать в драмах Дж. Чепмена «Бюсси д'Амбуа» и «Месть Бюсси д'Амбуа», созданных спустя 25—30 лет после описываемых событий.
Направляя частное письмо королеве, сэр Ф. Сидни, в отличие от Стаббса, опубликовавшего свой памфлет, ничем не нарушал этических норм, и даже напротив, выполнял долг придворного, подающего «добрый совет» своему соверену в широко обсуждавшемся с самого воцарения Елизаветы вопросе замужества. Письмо Сидни, однако, циркулировало во множестве списков, хотя и было впервые опубликовано лишь век спустя. По всей вероятности, идея этого послания исходила от дяди Сидни графа Р. Лейстера и Ф. Уолсингема, основных противников брака Елизаветы и Алансона, избравших «наивного идеалиста [Сидни] в качестве идеального средства» (31) высказать то, что они не решались высказать королеве сами.
Основные положения письма сводятся к следующим: 1) брак с Месье невыгоден (unprofitable) королеве; 2) согласившись на это замужество, она ослабит и потеряет друзей-протестантов и усилит, но не приобретет в друзья католиков; 3) Алансон амбициозен, непостоянен, властолюбив, коварен, его окружение преступно («сын Иезавели нашего времени», «нарушает свои обещания и неблагодарен по отношению к гугенотам, которым всем обязан», «отдал на разграбление Шарите и уничтожил Иссуар огнем и мечом», «влезает в дела Нидерландов», «сватает то дочь короля Испании, то Ваше Величество» — все это «очевидные доказательства, что он движется, куда ветер подует, стремится к власти, каким бы путем она ни достигалась» (32) и т.п). Месье предстает у Сидни человеком, «готовым использовать любой случай, чтобы нанести удар», человеком, с которым для Елизаветы невозможен никакой прочный союз, поскольку стремления каждого из них подобны двум «параллельным линиям, который никогда не пересекутся», а люди, «исходящие из противоположных принципов никогда не выработают общую доктрину» (33).
Ф. Сидни по понятным причинам не употребляет в письме хорошо известное ему слово «макиавеллист» (34), однако Алансон предстает в его изображении именно таковым, о чем говорит и выбор лексики, и сама система аргументации (35). Образ «рвущегося к власти политика», созданный Сидни, входит в явное противоречие с тем Алансоном, на которого три года назад возлагал надежды И. Жантийе. Не исключено, что Сидни подразумевал этот контраст между псевдо-«антимакиавелем» Жантийе и истинным «макиавелем», воспитанным «Иезавелью» (Екатериной Медичи), сочиняя свое письмо Елизавете.
Елизавета, естественно, так и не вышла замуж за Алансона, несмотря на «оживление» сватовства в начале 80-х годов и второй визит герцога в Англию в ноябре 1581 — феврале 1582 гг., во время которого он добыл деньги, необходимые для авантюрных предприятий во Фландрии (Елизавета рассматривала эти деньги как достаточную компенсацию за свой отказ от замужества). Доставивший герцога во Фландрию Лейстер, по возвращении отчитался» перед королевой в том, что «оставил Анжу как севший на мель старый корабль на песчаных берегах Нидерландов», а сама королева вскоре принесла извинения Вильгельму Оранскому за то, что «сбросила столько мусора (rubbish) на его землю» (36).
Столь явное охлаждение королевы к Анжу было связано с тем, что он опрометчиво ввязался в дела Нидерландов, не учитывая ни интересы английской короны в этой стране, ни свои собственные возможности. Стоило ему принять титулы герцога Брабанта (duke of Brabant) и графа Фландрии (count of Flanders) в 1581 г., как он был немедленно отвергнут Елизаветой. После операции, известной под названием «французское неистовство» (37) (French Fury) в январе 1583 г., когда Анжу попытался арестовать принца Оранского (человека, позвавшего сто в соправители), захватить Антверпен и превратить свою фиктивную власть над Фландрией в реальную, — англичане окончательно укрепились в своем резко отрицательном мнении об этом принце.
Вместе с тем, мне трудно согласиться с Э. Майером, для которого «совершенно очевидно», что Шекспир заклеймил своего Алансона «отъявленным макиавелем», памятуя об «абсурдном» посвящении Жантийе38. Конечно, сам факт такого посвящения должен был выглядеть в глазах англичанина по меньшей мере курьезным. Однако неизвестно, знал ли Шекспир о посвящении трактата Алансону, да и о самом существовании этого трактата (мы не располагаем никакими свидетельствами знакомства Шекспира с трактатом Жантийе к началу 90-х гг., трактат был издан в Англии лишь в 1602 г. и без посвящения Алансону), но ему наверняка были известны широко обсуждавшиеся перипетии «французского замужества» королевы-девственницы, не получившего поддержки ни в народе, ни в близких к Лейстеру влиятельных придворных кругах.
Следовательно, самое большее, о чем мы можем говорить, это о разделяемых Шекспиром представлениях об Алансоне, сложившихся в Англии не без воздействия пропаганды партии Лейстера-Уолсингема. В логической завершенности это может служить косвенным доказательством предполагаемой многими учеными близости молодого Шекспира к «кругу Сидни» после 1585 г. (в так называемые «утраченные годы»). Форма этой «близости» остается по-прежнему неясной: наиболее вероятным выглядит предположение, что молодой Шекспир начинал свою театральную карьеру в труппе «слуг графа Лейстера», а упоминание о «Макиавеле — Алансоне» в хронике 1590 г. (не исключена и более ранняя ее датировка) года является отголоском полемики прошлых лет и своего рода «данью памяти» патрону труппы (граф Лейстер умер в 1588 г., тогда же распалась и его труппа, его племянник поэт Ф. Сидни погиб в Нидерландах в 1586 г., сражаясь на стороне повстанцев против Испании).
Примечания:
26. Д. Уилсон в комментарии к своему изданию трилогии 1968 г., ссылаясь на комментарий Т. Брука в издании 1918 г., допускает, что это упоминание имени Макиавелли «предполагает отсылку к католическому жениху Елизаветы, ...предмету ненависти протестантской Англии». (См.: Shakespeare W. King Henry VI. Ed. J.D. Wilson. Cambridge, 1968, p. 203). Однако более подробного освещения это небеспочвенное предположение не получило.
27. Pollard A.F. The Political History of England in 12 vols. From the Accession of Edward VI to the Death of Elizabeth (1547—1603). London. 1910, vol. 6, p. 340.
28. Larousse. Op. cit., tome I, p. 399.
29. Pollard A. Op. cit., p. 345.
30. Op. cit., р. 347.
31. Miscellaneous Prose of Sir Philip Sidney. Ed. by K. Duncan-Jones and J. van Dorsten. Oxford, 1973, p. 35.
32. Op. cit., pp. 48—49. [Перевод мой. — Н.М.]
33. Op. cit., pp. 50, 52.
34. Имя Макиавелли и производные от него уже встречаются к этому времени в английской литературе и публицистике, как было показано в главе 1.
35. И. Рибнер усматривает очевидное влияние политических сочинений Макиавелли в «научном, эмпирическом» подходе Сидни к анализу аргументов за и против брака Елизаветы с герцогом Алансонским. (См.: Ribner Е Machiavelli and Sidney's Discourse to the Queenes Majesty. Italica, XXVI, Sept. 1949, № 3, pp. 177—187).
36. Цит. по: Pollard A. Op. cit., pp. 350—351.
37. Дж. Бруно в «Изгнании торжествующего зверя» крайне негативно отзывается о «галльском неистовстве», не называя, правда, имени его «автора». Мотивы Бруно понятны: 1) он пишет свой диалог в Англии в 1584 г., там же он опубликован (с фиктивным штампом), следовательно, выражает в нем взгляд на актуальное политическое событие, разделяемый елизаветинцами; 2) он пользуется покровительством французского короля Генриха III, с чьей миссией, вероятно, и находился в Англии в 1583—85 гг., а вовсе не его склонного к авантюрам брата. По мысли Бруно, именно Генрих III (а не герцог Анжуйский-Алансон, на которого напрасно возлагал надежды принц Оранский) и есть идеал «веротерпимого» монарха, способного привести народы к религиозному согласию. (См.: Бруно Дж. Изгнание торжествующего зверя. О принципе, начале и едином. Минск, 1999. С. 167).